Николай Михайлович Нолинский (Скрябин)

          Из истории: Николай Михайлович Нолинский (Скрябин) — советский композитор родился 24 апреля (6 мая) 1886 года в слободе Кукарка Нолинского уезда Вятской губернии.. ныне город Советск Кировской области. Скончался в Москве 20 июня 1966 года. В 1910 окончил юридический ф-т Казанского университета. Учился на регентских курсах при Казанском музыкальном училище РМО (класс скрипки; гармонию изучал у Р. Гуммерта). Сочинения: симфония (1941); марш для духового оркестра; для оркестра народных инструментов — симфония «Моя родина» (1948), фантазия, увертюры и др.; 9 струн. квартетов; хоры a cappella, песни и романсы на слова русских и советских поэтов; музыка к спектаклям драматического театра. Из откровений его брата Вячеслава Михайловича Молотова (Скрябина). — Обидели нашего товарища, — сказал мне В.И. Мурадели, возглавлявший Союз композиторов Москвы, где работал и я. Зовут обиженного — Николай Михайлович Нолинский.

    Нолинский — это псевдоним. На самом деле он — Скрябин, как и Вячеслав Михайлович Молотов. Нолинский и Молотов — родные братья. И в этом суть вопроса. Когда Молотов угодил в «антипартийную группу» и Хрущев отстранил его от всех дел, беда обрушилось и на нашего композитора Нолинского. Его совершенно перестали исполнять в филармонии и на радио. Ни Хренников, ни я, — сокрушался Мурадели, — сделать ничего не могли. Директиву тогда спустили сверху. Сына Нолинского — Николая Самарина отозвали с дипломатической службы. Он оказался безработным… Короче — разгром семьи, связанной с Молотовым… А теперь, — подчеркнул В.И. Мурадели, — когда Леонид Ильич Брежнев исправляет ошибки Хрущева, «наломавшего дров», важно помочь Нолинскому восстановить его права. Мне сказали, — продолжал Мурадели, — что к 80-летию Николая Михайловича Нолинского Всесоюзному радио рекомендовано сделать концерт из произведений юбиляра, а сценарий концерта с подробными пояснениями о музыке предложено подготовить нам, в Союзе композиторов. Я поручаю это тебе, Владимир. Действовать надо незамедлительно. Созвонись с сыном Нолинского сегодня же. Юбилей — на носу!

    Сын Нолинского — Николай Самарин, даровитый журналист и переводчик, интересный собеседник, ввел меня в курс дела, дал мне ноты и записи отца. И вот — я рядом с братом Молотова в его московской квартире на Хохловском переулке. Николай Михайлович тяжело болен. Он сидит в кресле и сбивчиво, глотая таблетки, останавливаясь через каждые два слова, рассказывает: — Раньше, когда Молотов был у власти, все мои коллеги — композиторы, известные исполнители (даже сам Сергей Яковлевич Лемешев) здоровались со мной за версту, охотно пели, играли мои произведения. Думали, что я на получение сталинских премий влияю? Смешно… Грустно… Никто и не подозревал, что мы с Вячеславом Михайловичем Молотовым годами не видимся. Он где-то там, в облаках, у Сталина, а я здесь, у Хренникова, по земле грешной ползаю. Когда-то, в юности мы с братом были вроде бы близки. Жили под одной крышей. В Вятке. У нас был свой семейный квартет. Струнный. Квартет четырех братьев! Вячеслав Михайлович был у нас альтистом. Переиграли мы, чуть ли не все квартеты Гайдна, Бетховена. Может, потому и сам я квартеты все время пишу. К тому же, увлекся живописью, рисовал запоем. Вятские леса рисовал. Видите? Все стены увешаны моими пейзажами. Да и в музыке у меня пейзажи. В песнях — тоже. На слова сына, Николая Самарина… Здоровье вот подводит. Я дал себе слово, что до юбилея своего и квартет еще напишу…

      Слушая Николая Михайловича, я проникался к нему глубокой симпатией. Его музыка действительно была живописна, напоминала Римского-Корсакова, чем-то Чайковского, было в ней, порой, много детской наивности…

— Вы не можете себе представить, как отец вдохновлен предстоящей передачей по радио! — сказал мне Н. Самарин.

— Чем ближе юбилей, тем больше волнения.

Самарин звонил каждый день.

— Отец очень хочет видеть Вас, Володя, на своем юбилее. Двадцать второго июня. Придете?

  Я обещал, что приду. Двадцать первого июня рано утром раздался звонок и рыдающий, потрясенный Николай Самарин едва произнес в трубку: «Володя! Папа… Мой… папа… умер».

…На похороны брата приехал Молотов, с женой и дочерью. Доброе лицо П.С. Жемчужиной — жены Молотова — напоминало мне родную тетю. А сам Вячеслав Михайлович, с детства знакомый по портретам, словно сошел со стены и стал реальностью. Невероятно! И до чего же он, Молотов, похож на Николая Михайловича! Отличает его только… пенсне…

   Я поймал себя на том, что общение со стариком Нолинским, пусть и недолгое, оставило глубокий след, и теперь я невольно хотел перенести тональность симпатии на брата композитора… Во время погребения Нолинского убивались от горя два его сына. В полном смысле слова убивались. И вокруг плакали все. Мужчины тоже. Кроме… Молотова. Выучка «твердого искровца?» Он выглядел как изваяние. На челе — окаменелость. О брате сухо сказал одну лишь традиционную фразу: «Пусть земля ему будет пухом». Молотов как бы подтвердил: «Если выставить в музее плачущего большевика, целый день в музее торчали б ротозеи…» Железный человек, Вячеслав Михайлович. Железный…

    Вместо юбилея 22 июня 1966 года в квартире Нолинского отмечали поминки. За столом верховодил Вано Ильич Мурадели.

  — Я поднимаю бокал, — сказал он в привычном для себя стиле, — за триумфальное шествие музыки Нолинского! — Мы, советские люди, нуждаемся в такой музыке! И она заслуживает не меньшего распространения, чем музыка Шостаковича! У родственников покойного эти слова вызвали бурное одобрение. Но Молотов, казалось, совершенно не реагировал на сказанное. Однако, во время перерыва, «между горячим и сладким», когда гости разбрелись по квартире, Вячеслав Михайлович, обращаясь к Мурадели, разразился тирадой:

   — У Нолинского есть одно преимущество по сравнению с Шостаковичем: он понятен народу. А Шостакович не очень. Талантлив? Да. Интересен? Для элиты. Я бы и сам, — продолжал Молотов, с удовольствием играл бы квартеты Шостаковича. Но народ здесь не причем…

     Вано Ильич явно испытывал чувство неловкости оттого, что говорил Молотов. Тем более что это слышали и Г. Владимиров, помощник Мурадели, и деятель Музфонда СССР И. Пахомов, слышал это и я. С энтузиазмом прирожденного тамады Мурадели произнес:

    — У нас на Кавказе, в Гори, где я рос, было поверие: если тебя знают горийцы-менгрелы, если ты популярен среди своих собратьев, тебе можно простить все! Все простить!! Наш Шостакович — в зените славы! И что бы мы ни говорили… — Шостаковичу создаем славу мы сами, — осадил вдруг композитора дипломат, популярный не только у горийцев-менгрелов. Так что о славе Шостаковича говорить не будем.

     Покрасневший от смущения Вано Ильич хотел уже, наверное, «попросить тайм-аут». И желая вовлечь в разговор кого-то еще, тут же разыграл сценку: «А что скажет сам Владимир Ильич? Он ведь представляет у нас советское музыкознание!»

     Я начал было высказываться на тему о том, что каждому слушателю необходимо приобрести «эстетический багаж», прежде чем общаться с искусством Шостаковича. И в качестве образцового примера привел В.М. Молотова, который в домашнем квартете переиграл западную классику… — Есть конкретный вопрос, — остановил меня Молотов. Любая картина Нолинского подобна народной песне. А как обстоит дело с народными песнями у Шостаковича?

Мурадели не дал мне ответить. И с азартом стал убеждать Молотова:

— Вся симфония «1905 год» — на цитатах русских революционных песен! В Финале там с огромной зажигательной силой звучит «Варшавянка»! Когда слушаю, мне хочется выбежать на улицу с красным знаменем!

Пафос Мурадели снова оказался напрасным.

— Это специальная задача, — возразил Молотов. 1905 год — одно, а наше время — совсем другое. Где же народные песни в обрисовке нашего времени? Где наши уличные песни?

— Восьмой квартет Шостаковича, — сказал я как можно сдержаннее, — не 1905 год, но там тоже есть народная песня «Замучен тяжелой неволей».

— Вот именно! — воскликнул Молотов, и его статичная фигура вдруг оживилась. Замучен тяжелой неволей — это содержание всех симфоний Шостаковича, всей его музыки! Непонятно только, кто замучен и кем замучен? (Молотов акцентировал «кто» и «кем»).

— Во времена «культа личности», — осмелился я заметить, — оказался замученным невинный Всеволод Эмильевич Мейерхольд — друг Шостаковича. Талантливейший режиссер!

— Когда строится новое общество, вполне естественно, что пострадать может тот, кто новое общество недостаточно понимает. И Ваш «невинный» режиссер — тоже. Великие свершения требуют жертв. Это неоспоримо. А держать камень за пазухой — удел недоброжелателей. «Замучен тяжелой неволей» у Шостаковича — обвинение. Тяжкое обвинение. Против кого? Приходится гадать! Вот народ и не хочет слушать Шостаковича. Так что с песнями наших улиц не получается. Молотов говорил тоном генерального прокурора, не терпящим возражений. В его тембре было столько жесткости, столько «наступательных интонаций», что мне стало как-то совсем уж не по себе. Мурадели, видимо, тоже почувствовал что-то не то, но, собрав силы, улыбнулся. И показывая мне, музыковеду, как нужно защищать честь композиторского цеха, заметил:

— В Трио памяти Соллертинского звучит еврейская мелодия, взятая с улицы. Эта тема…

— Еврейское не обязаны понимать все, — прервал композитора Молотов. Всему есть свое время и место.

Эти слова дипломата меня буквально ранили. Но, стараясь держать себя в руках, я «спокойно» сказал:

— Сегодня 22 июня. Ровно 25 лет назад, Вячеслав Михайлович, я со своим братом Гришей слушал Ваше выступление по радио, где Вы сообщали о вероломном нападении гитлеровской Германии: «Наше дело Правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Трио Шостаковича, о котором упомянул Вано Ильич — словно о моих погибших, растерзанных родственниках. Это — тоже цена Победы. И в еврейском «танце смерти» Шостаковича…

— Гитлер хотел ликвидировать не только евреев, — срезал меня Молотов, — но и цыган и славян. У него была большая программа. Тон, которым говорилось о «большой программе» обескураживал бесчувственностью. Я осекся… Но Мурадели не сдавался. Как ему казалось, он нашел «убийственный аргумент» в пользу Шостаковича:

— Вы знаете, Вячеслав Михайлович, какая современная и подлинно народная цитата есть у Шостаковича, вернее ставшая народной?

— Какая же? — беззвучно спросил Молотов. И глаза его совсем потухли.

— Это народное изречение из Вашего выступления, Вячеслав Михайлович: «В наш век все дороги ведут к коммунизму!»

— «Песня мира» на стихи Долматовского, — невозмутимо констатировал Молотов. Там моя фраза — на периферии. Там главное — общий лозунг «Мир победит войну!» И разве это песня улицы? Песня улицы, как уже сказали, должна зажигать, а у Шостаковича много повествовательного. Так что с песнями улицы не получается. А вот «замучен тяжелой неволей» — это сильно. Но кому это нужно? Голая правда еще не реализм. Голую правду надо корректировать. В нужном обществу направлении…

Тягостную паузу нарушил Вано Ильич, нарочито растянув (словно бы нараспев) стандартный постулат советской эстетики: «Ко-нечно, сма-ковать трагедию не сле-ду-ет!» А потом, продолжая «разряжать атмосферу», вдруг театрально «смодулировал» на меня: «Верно я говорю, Владимир Ильич? Насчет того, что не следует смаковать трагедию, верно я говорю?» В голосе Вано Ильича сквозила ирония. Уловив эту тональность, Молотов мгновенно снял ее:

— Не стоит шутить насчет трагедии. Мы ведь говорим только о музыке. Какой она должна быть? В Постановлении ЦК все сказано.

На этот раз слова Молотова сильно обожгли Вано Ильича, по-своему тоже немало пережившего от публикации злобного партийного документа «Об опере Мурадели».

— Расставим точки над i, — металлически проскрипел голос Вано Ильича. Если иметь в виду Постановление ЦК 48 года о музыке, то оно ведь было пересмотрено.

— Не все, что пересмотрено — истинно, — отрезал в своем стиле Молотов. Сталин знал, что он делает!

— Но ведь Сталин арестовал Полину Самуиловну, Вашу жену! — почти закричал я. — Полина Самуиловна делала ошибки! Она наслушалась Голду Меир, — спокойно ответил Молотов.

— С послом Израиля надо было быть осторожнее. …Пожалуйте к столу! К столу, — повторил женский голос. «Спасительный» голос! Разговор за чаем уже не клеился. Мурадели потерял «тонус». И все молчали. Продолжая смотреть на Молотова, я думал о том, что теперь совсем иначе воспринимаю его. Любопытство напрочь исчезло. Я видел перед собой верного соратника Сталина, ничуть не изменявшего принципам тоталитаризма. Я видел и говорил с одним из тех страшнейших людей столетия, которых Евтушенко назвал «наследниками Сталина». Но ведь с этими людьми продолжалась жизнь Шостаковича! С этими! Никто иной, как Молотов приказал создать «комиссию по изучению возможности возобновления постановки оперы Шостаковича «Катерина Измайлова». И мы ведь знали, что комиссия, поощряемая шефом, вынесла отрицательное решение, и обосновала это тем, что статья «Правды» «Сумбур вместо музыки» вовсе не потеряла своей актуальности. Статью никто не отменял! И кто же мог отменить ее, если у руля продолжали стоять «наследники Сталина»? Даже то немногое, что было пересмотрено новым временем, «наследниками Сталина» возвращалось вспять.

Не все, что пересмотрено — истинно.

Голую правду надо корректировать.

Еврейское не обязаны понимать все.

Народ не хочет слушать Шостаковича.

    Право же, легко предположить, что Шостакович явно досаждал «семейному альтисту». В том числе и еврейскими «флюидами». Чисто музыкальными. » Переваривал» ли их Министр Иностранных дел? Ведь если с раздражением говорилось, что еврейское не обязаны понимать все, то, надо думать, не только музыка, но и речь окружающая должна быть очищена от инородных примесей. Хорошо еще, что Полина Семеновна Жемчужина говорила по-русски без откровенно еврейского налета, лишь слегка выдавая свое генетическое «я». Кричащий парадокс, однако, в том, что мириться с еврейками, встречавшимися на пути, член советского Правительства никак не хотел.

    Когда-то моя консерваторская соученица — Ата Лахути, дочь известного таджикского поэта Абулькасима Лахути — бывшего иранского революционера-коммуниста (одно время горячо поддержанного и даже обласканного Сталиным) рассказывала мне, что Молотов пытался убедить ее отца разойтись с матерью: «Зачем Вам жена еврейка? Мы найдем Вам подходящую пару…» И это советовал человек, сам женатый на еврейской женщине. Впрочем, когда Сталин сообщил Молотову о том, что его супруга уличена в политической неблагонадежности, Вячеслав Михайлович сей же момент позвонил Жемчужиной с требованием немедленно расторгнуть брак. Вот вам — свидетельство холопской верноподданности интеллектуала, а заодно и наглядный урок неукоснительного следования так называемым интернациональным принципам партии. Какой? Фашистов? Сталинских коммунистов?

       Мой коллега — музыковед Лев Васильевич Данилевич, одно время возглавлявший Комиссию музыкальной критики Союза Композиторов СССР, а до того работавший крупным начальником во Всесоюзном Радио, свидетельствовал: «О встрече Молотова с Риббентропом наше радио передавало с большим пафосом (чрезвычайное событие!), но после внеочередного и срочного информационного сообщения график обычных радиопередач был восстановлен, и милая дикторша лирически произнесла: «Передаем русские романсы. — «Ворон к ворону летит». Вы бы видели как этот факт, сблизивший Молотова-Риббентропа, с неожиданным комментарием «ворон к ворону летит» развеселил Шостаковича. Он потирал руки от удовольствия…»

    Разумеется, Дмитрий Дмитриевич лично бывавший на приемах в апартаментах «ворона», хорошо знал во что обходится ему карканье Второго лица в государстве. И смена эпох — от Сталина к Хрущеву, а затем и к Брежневу мало изменила портрет «верного сына партии», — ультра-интеллектуала, исполнявшего музыкальную классику!

    Я вспомнил: ведь и Гитлер, по свидетельству очевидцев, сносно играл на рояле Увертюру к «Мейстерзингерам» Вагнера. И Гитлер писал картины (в молодости — художник). «Наследник Сталина», рядом с которым я находился несколько часов, сам был готов играть квартеты Шостаковича, но тоталитарная сущность «наследника» подсказывала ему, что музыка Шостаковича говорила неоткорректированную, чистую правду о нашем времени. Правду, которую, согласно чутью «правдоискателей — реалистов » нельзя было оставлять даже в архивах! И не потому ли «наследники Сталина» архивы испепелили?

     …Хорошая и чуткая еврейская жена, отбывшая срок в сталинских казематах. Интеллигентнейший брат — трогательный и честный композитор. Талантливая дочь… Интересный журналист — племянник. Эти люди были рядом с Молотовым. Но изменили ли они что-нибудь в его облике?

    …Именитый английский историк Алан Буллок в своей книге «Гитлер и Сталин» сообщает читателям, что В.М. Молотов (Скрябин) имел прямое отношение к Великому русскому композитору Александру Николаевичу Скрябину. Молотов, согласно Буллоку, — племянник Скрябина. А ведь родная дочь Великого композитора России (жена французского публициста*)) во время гитлеровской оккупации стала активной участницей Французского Сопротивления и, рискуя жизнью, спасала евреев, тайно переправляя их в нейтральную и тихую Швейцарию. В бою дочь А.Н. Скрябина — Ариадна была убита фашистами. И посмертно награждена высшим орденом Франции.

     Знал ли об этом Министр Иностранных дел СССР? Не зазорно, наверное, было бы поинтересоваться этими фактами, даже если б Вячеслав Михайлович и не был бы родственником погибшей героини: все-таки (на худой-то конец) — речь о подвиге бывшей соотечественницы и однофамилицы, дочери гениального музыканта, чьим именем вечно будет гордиться Россия! А что Молотов? Никто и ничто не могло противостоять закваске сталинского соратника… Необратимость психологии, воспитанной тоталитаризмом…

     Прошлое в людях до конца не исчезает. Потому-то и водил сорок лет по пустыне свой измученный народ Моисей, народ, не желавший полностью расстаться, навсегда порвать с египетским рабством. На Землю обетованную могли войти лишь следующие поколения — те, кто не жил в плену, чей дух был свободен. В каком-то смысле и эта мудрость оплодотворяла творческую фантазию Шостаковича. Несчастных «приверженцев» рабства он не столько ненавидел, сколько жалел. Сочувствие выражал и тем, кто по иронии судьбы был родственником «рабовладельцев». В союзе композиторов я слышал от многих, что Нолинского Шостакович пытался защитить в период «опалы Молотова». Изучал ли Шостакович Библию? Скорее стихийно следовал законам этики и морали, провозглашенным Книгой книг…

Владимир Зак

http://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer6/Zak1.htm

http://classic-online.ru/ru/composer/Nolinsky/5897

<= песни Николая Михайловича Нолинского (Скрябина) можно прослушать здесь.

Материал подготовила Е. Ершова.

Н.Обухова Ночь темна/N.Obukhova N.Nolinsky Romance

 

На фото: Николай Михайлович Нолинский (Скрябин) — советский композитор. Николай Михайлович родной брат Вячеслава Михайловича Молотова (Скрябина).

Фото с сайта: http://www.nolinsk.com/publ/izvestnye_ljudi/kompozitor_n_nolinskij_brat_v_molotova/4-1-0-265

 

4 867 просм.